СОВСЕМ небольшой отрезок времени отделяет нас от выдающегося события – 200-летия со дня рождения великого поэта Александра Сергеевича Пушкина. Среди части краснослободских старожилов до сих пор бытует мнение о посещении поэтом нашей малой Родины – Краснослободска. Объяснить это можно любовью к своему родному краю, патриотизмом, который, к счастью, не угас и в наше смутное время. Бытует предание и среди жителей села Кистеневка, что именно у них происходили события, описанные Пушкиным в повести «Дубровский». И хотя нет этому исторического подтверждения, легенда жива и по сей день. А разве посещение в 1824 году писателем-историком Лажечниковым нашего города не наполняет гордостью души истинных любителей краснослободской старины? Наш город (через И. М. Севостьянова) очень хорошо знал и другой исторический деятель М. М. Сперанский, который с 1816 по 1819 годы был пензенским губернатором.
Все это ничтожно малая часть нашего духовного наследия, которое обязывает нас перед Богом и Родиной не только передавать его следующим поколениям, но и приумножать.
О посещении поэтом краснослободского дома-усадьбы И. М. Севостьянова писали такие авторитетные лица, как писатель-исследователь А. Еремин в своей работе «Пушкин в Нижегородском крае», изданной в г. Горьком в 1951 году; наш ученый-профессор И. Д. Воронин в своем труде «Литературные деятели и литературные места в Мордовии», изданном в Саранске в 1951 году. Факт посещения поэтом дома Севостьяновых зафиксирован и внуком И. В. Севостьянова – И. И. Севостьяновым. Казалось бы, все точки над «и» давно расставлены. И все-таки обратимся к событиям далекого прошлого. Что же заставило великого поэта побывать несколько раз на мордовской земле?
В середине 1820-х и особенно 1830-х годов А. С. Пушкин в своем творчестве обращался к недавнему историческому прошлому России, связанному с народными восстаниями. По словам профессора Л. П. Гросс-мана, Пушкин «…навсегда связал свое бессмертное имя с именами первых вождей народной вольницы – Пугачева и Разина». Эти восстания привлекли поэта своим свободолюбивым характером. Еще будучи на юге России, поэт обращается к мысли написать историю восстания. Образ народного вождя вновь заинтересовал А. С. Пушкина в Михайловский период творчества. Своего брата Льва Сергеевича он просит прислать сведения о Разине, которого поэт называет «… единственным поэтическим лицом русской истории XVII века». Профессор М. К. Азадовский усматривает интерес к Разину началом того пути, что позднее приведет Пушкина к «Истории Пугачевского бунта» и историческому роману «Капитанская дочка». В это же время поэт начинает интересоваться и личностью другого вождя – Емельяна Пугачева. Этот интерес у него с новой силой проявился в 1830 году, когда в Москве и ее окрестностях прекратились народные волнения, связанные с проявлением холеры (так называемые «холерные буты» - А. Л.).
15 июня 1831 года были зарегистрированы первые заболевания и в Петербурге, приведшие 22 июня к бунту на Сенной площади. оба эти «бунта» произвели на опального поэта сильное впечатление. 10 июня вспыхнул ещё один «холерный бунт» в Новгородской губернии, в военных поселениях. Эти три «бунта» вполне могли перенести мысли и воображение Пушкина ко временам Пугачевского восстания, о котором ещё помнили многие современники поэта. Эти и другие причины вплотную подвели Александра Сергеевича к мысли создания научно-исследовательского труда о крупнейшей крестьянской войне 1773 – 1775 годов, написать его на основе архивных данных, исторических документов современников, очевидцев или, если повезет, даже непосредственных участников восстания. Но свидетелей. очевидцев или участников Пугачевского восстания можно было найти лишь на той территории, которая когда-то служила ареной крестьянской войны, то есть в Нижегородской, Казанской, Пензенской и других губерниях. Тогда Пушкин решил проехать по местам этих событий.
В последние десятилетия нашего века о пушкинских местах и маршрутах поездок поэта написано немало специальных книг и статей. Однако некоторые маршруты поездок недостаточно изучены. Большую работу в этой области провел И. Д. Воронин. На основе архивных материалов, извлеченных исследователем в Ульяновском облархиве в марте 1949 года, он проследил маршрут поездки Пушкина по сбору материала для написания «Истории Пугачевского бунта». Справедливости ради заметим, Что Ю. Л. Славянский в своей работе «Поездка А. С. Пушкина в Поволжье и на Урал», изданной в Казани в 1980 году, дает довольно подробную схему этой поездки. Однако в работе нет данных о пребывании А. С. Пушкина на нашей мордовской земле.
Возвращаясь из поездки, поэт заехал в Языково, где навестил Н. М. Язы-кова, который проживал в своем имении в двадцати пяти километрах от г. Корсуна Симбирской губернии. Пробыв одни сутки, Пушкин выехал в Болдино. В связи с этим возникает вопрос, Где мог проехать поэт из Языкова в Болдино? Иван Дмитриевич Воронин на основе архивных документов делает вывод, что Александр Сергеевич проехал через нынешнюю территорию Мордовии.
Пушкин проезжал через Мордовию северо-восточнее села Алово Атяшевского района, звтем он пересек южную часть Талызинского района Нижегородской области и вновь возвратился в Мордовию (здесь и далее упоминание населенных пунктов ведется в современных административных границах территорий – А. Л.). На территории Мордовии поэт сделал три остановки: в Андреевке, Ардатове и Олевке. В Ардатове, который был уездным центром, находилась почтовая контора, где Пушкин мог поменять лошадей. О пребывании Александра Сергеевича на территории Мордовии в Игнатовском и Ардатовском районах сохранилось множество преданий. В последнее время появляются публикации, которые как бы расширяют географию пребывания великого поэта на мордовской земле. Очень интересная версия рассматривается в статье Н. Новотрясова и Л. Давыдовой- Богданович «Молился ли Александр Сергеевич Пушкин в Свято- Никольском храме п. Кемля?», напечатанной в газете «Известия Мордовии» от 25 июня 1958 года. Тему посещения Саранска рассматривает в своей работе и В. Теребов (газета «Советская Мордовия» от 28 января 1987 года). Последнюю версию не отвергал и И. Д. Воронин. Рассматривая часть проделанного поэтом пути от Пензы до Языкова, исследователь не исключает возможность проезда Пушкина по торговому тракту от Пензы – на Саранск и Корсун. Иван Дмитриевич аргументирует эту версию большим значением города Саранска в пугачевском движении. Из этого вытекает (по Воронину), что поэт специально посетил уездный Саранск.
Поездка Пушкина на восток оказалась полезной во многих отношениях. Главная цель путешествия была достигнута – появилось реалистическое исследование о крестьянской войне 1773 – 75 гг. «История пугачевского бунта» не имеет равной себе по искусству анализа и глубине суждения в официальной историографии конца XVIII – начала XIX веков. В условиях своего «жестокого века» поэт создал выдающийся исторический труд на прочной основе фактов, тщательно собиравшихся им. Пушкин сумел обойти запретность этой темы, все препятствия на авторском пути и все-таки написал единственное в своем роде исследование о «пугачевщине». Несмотря на невольное сочувствие своему главному герою, поэт был далек от идеализации образа Пугачева: в личности вождя выделены и властолюбие, часто переходящее в хитрость или грубость, и прорывающаяся излишняя жестокость. За три дня пребывания Пугачева в Саранске по данным А. С. Пушкина, было казнено 300 дворян, царских чиновников… купцов и духовных лиц, из них 62 городских жителя. Не идеализирует поэт и пугачевское восстание: здесь царят разногласия и споры, кутежи и пьянство в перерывах между сражениями с правительственными войсками. Вот оттуда известное определение «бессмысленного и беспощадного бунта» (по известному определению в романе «Капитанская дочка»). С высоты сегодняшнего времени невольно поражаешься проницательности великого поэта – сколько революций и каковы результаты (ремарка моя – А. Л.). Поистине «История Пугачевского бунта» - это глобальное историческое исследование, раскрывающее картину самого крупного восстания XVIII века в России. Но ценность этого исследования значительно возрастает, поскольку восьмая глава полностью посвящена событиям крестьянской войны 1773 – 1775 годов и на территории нашей малой Родины – Мордовии.
«Мордва, чуваши и черемисы, - сообщает А. С. Пушкин в третьей главе «Истории Пугачевского бунта», перестали повиноваться царским чиновникам». В авторских примечаниях поэт приводит списки дворян и царских чиновников, получивших возмездие за свою жестокость. В числе списков уездов есть и Краснослободский. Восьмая глава была главным историческим источником для написания священником-краеведом Иваном Беляевым статьи «Пугачевский бунт в Краснослободском уезде», напечатанной в «Пензенских ведомостях» (№14, 15, 19 за 1869 год), с оригиналом которой мне довелось работать в Пензенском областном архиве.
Иван Беляев, опираясь на дела из архива уездного суда и «Историю Пугачевского бунта», вслед за Пушкиным раскрывает основные причины восстания: «… в Краснослободском уезде с лихорадочным нетерпением ждали мнимого благодетеля доведенные до ожесточения жестокостью самовластных бар крестьяне…». В Краснослободском, как и в других уездах, находящихся на мордовских землях, число восставших быстро увеличивалось. «Дело в том, что низший класс русского народа в то время был страшно озлоблен против высших чиновников и бар, словом, против всех тех, кому жилось не так жутко, как бедным крестьянам».
Развивая свое историческое повествование, Пушкин в восьмой главе также отмечает усиление отрядов Пугачева за счет местного населения. «Таким образом – сообщает он, - Пугачев со дня на день усиливался. Беглый холоп Евстигнеев взял Инсару, Троицк, Наровчат и Керенск, повесил воеводу и дворян и везде учредил свое парвление…» Троицк войдет в состав Краснослободского уезда и будет его заштатным городом. Сообщение о Евстигнееве было взято Иваном Беляевым из «Истории Пугачевского бунта» Пушкина, поскольку ни в материалах уездного суда 1774 года, ни в журналах Краснослободской Воеводской Канцелярии за 1775 год «… о холопе Евстигнееве в имеющихся у нас бумагах мы не нашли ни слова».
6 августа 1774 года восставшие из Троицка заняли Краснослободск. Таким образом, сохранился лишь единственный исторический источник по восстанию в Краснослободском уезде под руководством Евстигнеева – «История Пугачевского бунта» А. С. Пушкина. Работая в Пензенском обл-архиве, я обнаружил довольно интересный документ – «Памятную книжечку Пензенской губернии на 1911 год» издательство Пензенского губернского статистического комитета. На 119-й странице читаем: «В Краснослободске близ собора была могила воеводы Селунского, секретаря Тютрюмова и помещика Стрлыпина, убитых пугачевцами в 1774 году». Скорее всего, это описание местной достопримечательности. В «Пензенских Губернских ведомостях» за 1869 год, в сносках статьи И. Беляева, где говорится об убийстве чиновников пугачевцами, есть ссылка на «Дела архива Краснослободского Уездного Суда за 1774 год №47»: «…канцелярист Снежинский и все последующие (то есть воевода Селунский, секретарь Тютрюмов… - А. Л.). Они значатся в числе убитых и по «Истории Пугачевского бунта» Пушкина (стр. 176). Судя по этим документам, Пушкин знал о событиях, проходивших в 1774 году в Краснослободске и уезде.
В подтверждение этому в дополнительных материалах к «Истории Пугачевского бунта» есть аналогичная запись, сделанная рукой самого Пушкина: «В городе Краснослободске убито до смерти: воевода секунд-майор Иван Селунский, секретарь Василий Тютрюмов… дворцовых управительских дел: в должности стряпчего канцелярист Степан Снежинский, канцелярист Семен Дубровский, дворянин Юдин». На этом список жертв пугачевцев по городу Краснослободску и уезду кончился. Заметим, что Пушкин знакомился со списком убитых в 1833 году, то есть во время его пугачевской одиссеи. Ни в Краснослободске ли поэт работал с этими документами?
К концу 1832 года им была написана повесть о предводителе крестьянских бунтарей. Вначале автор называет ее фамилией главного героя – Островский. В феврале 1833 повесть переписывается, и автор дает герою новую фамилию Зубровский. Несмотря на стройность композиции повести, она должна была иметь продолжение, в бумагах писателя после его трагической гибели найден план последующих книг. Повесть так и осталась незавершенной. Поэт успел и в третий раз поменять фамилию главного героя. Название произведения теперь известно не только пушкинистам. Это – «Дубровский». М. Афонин в статье «Красивая легенда или факт», напечатанной в районной газете «Знамя труда» (№130 за 1972 год), не без основания считает, что фамилия главного героя в окончательном варианте была найдена поэтом у нас в Краснослободске. Действительно, трудно не согласиться с уважаемым исследователем: в списке жертв пугачевцев, больше нигде ни в каких источниках фамилия Дубровский у Пушкина не встречается. Некоторые пушкинисты считают, что эту фамилию поэт взял из списка помещиков Псковской губернии… Мы же оставляем за собой право полагать, что и Краснослободская земля имеет к этому отношение. Справедливости ради отметим, что канцелярист Семен Дубровский, убитый в Краснослободске пугачевцами, - не Владимир Дубровский, предводитель крестьянских бунтовщиков. Нельзя согласиться с тем, что Пушкин ничего не знал о Краснослободске. Но об этом чуть ниже.
Откуда же поэт черпал материалы по истории крестьянской войны? Можно лишь предположить, что часть источников была извлечена из столичных архивов, Часть из Казанского архива. Давольно интересные данные приводит Д. Садовников в своей работе «Отзывы современников о Пушкине», напечатанной в «Историческом вестнике» в декабре 1833 года. Садовников ссылается на братьев поэта Языкова: «… что почти вся вторая часть её («История Пугачевского бунта» - А. Л.) доставлена нами» то есть братьями Языковыми». Они проживали в своем имении Корсунского уезда Симбирской губернии. Часть материалов Пушкин получил, как считает профессор И. Д. Воронин, от своего знакомого К. И. Севостьянова, который сообщает, что он: «… с Пушкиным имел переписку и доставлял ему некоторые сведения о бытности самого Пугачева в городе Саранске и окрестностях его». Эти сведения есть в изданных письмах Пушкина (т. III, Академия, стр. 649).
Кем же был Константин Иванович Севостьянов – Краснослободский знакомый А. С. Пушкина? Второй ребенок Ивана Михайловича и Анфисы Михайловны Севостьяновых – Константин, родился 21 декабря 1805 года в Краснослободске. Как и старший брат Михаил, он в 1817 году был определен в пансион, а в 1821 году поступил на юридический факультет Московского университета, который и окончил в 1825 году. Затем он поступает на службу в канцелярию министра финансов по кредитной части. 19 февраля 1825 года Константин Иванович был определен в канцелярию тифлиского военного губернатора. Литературоведы знают его, как одного из приятелей А. С. Пушкина. Правда, среди почитателей истории в нашем городе до сих пор единства в вопросе о знакомстве великого поэта с Севостьяновым. В частности, в одной из публикаций, напечатанной в районной газете «Знамя труда» (№117, 1992 год), говорится, что «Константин… служил на Кавказе, где, якобы, познакомился с А. С. Пушкиным. И опять, якобы (достоверность до сих пор спорная – А. Л.), встречался с Пушкиным в Шатках Нижегородской губернии». Исследования последних лет, основанные на воспоминаниях К. И. Севостьянова, которые частично опубликованы в 1928 году А. А. Достоевским, не оставляют этому сомнения.
Недавно я получил письмо от своей учительницы и наставницы, которая всегда помогает мне добрым советом, кандидата исторических наук, преподавателя МГУ имени Н. П. Огарева Валерии Борисовны Смирновой. Ее публикации о семье Севостьяновых были открытием для любителей Краснослободской старины. Наряду с методическими советами, она обратила мое внимание на неизвестный для меня документ «Краснослободские связи А. С. Пушкина», опубликованный в университетском сборнике статей в 1975 году ученым И. Д. Ворониным. Работа в библиотеке Мордовского научно-исследовательского института языка, литературы и экономики, где мне всегда оказывают поддержку И. М. Петербургский и директор института доктор философии, профессор Павел Данилович Грузнов, помогли выявить ряд второстепенных (для Краснослободска) связей великого поэта с мордовской землей. Радости моей не было границ, когда я получил ксерокопию статьи И. Д. Воронина от кандидата искусствоведческих наук Виктора Борисовича Махаева, с которым я не так давно заочно познакомился.
Вернемся к истории знакомства К. И. Севостьянова с А. С. Пушкиным. В 1928 году в Ленинграде было опубликовано письмо нашего земляка Константина Ивановича Севостьянова к В. П. Горчакову – одному из друзей и почитателей таланта А. С. Пушкина. Константин Иванович пишет: «Первое мое знакомство с Пушкиным было в Грузии в 1829 году, когда он приезжал искать впечатлений в новый для него край и с целью сделать поход в Турцию, в бывшую тогда войну…». Можно только представить радость Пушкина, встретившего в Тифлисе общество образованных молодых людей, среди которых были и его лицейские товарищи. Оторванные от культурных центров, они с восторгом приветствовали великого поэта на чужбине. Было решено устроить в честь этого общий праздник: «…устройство которого было возложено на меня» (то есть на Константина Ивановича – А. Л.).
Для этого Севостьянов выбрал одну из живописных окрестностей Тифлиса с прекрасным загородным виноградным садом за рекой Кура. Весь сад был освещен фонарями и восковыми свечами, а в его середине возвышалось «вензелевое имя великого Поэта». Вечер прошел очень весело. В его разгар, во время здравицы в честь Пушкина, заиграл марш, и поэт был украшен венком из цветов. Когда умолкли восторженные голоса, Александр Сергеевич поблагодарил всех. Уже тогда передовые люди преклонялись перед гением Пушкина.
Не так пышно был встречен А. С. Пушкин в наших местах. Обратимся к версии второй встречи поэта с Севостьяновым. В своей работе «Литературные деятели и литературные месте в Мордовии», опубликованной в 1951 году, И. Д. Воронин вслед за горьковским ученым А. Ереминым делает вывод о посещении дома Севостьяновых Пушкиным. Опираясь на воспоминание К. И. Севостьянова, он определяет, что встреча Севостьяновых с поэтом произошла осенью 1833 года (заметим, 1833 года – А. Л.) в с. Шатки Нижегородской губернии. «Мы, - пишет Севостьянов, - провели вместе целые сутки. Пушкин заехал ко мне в дом и с большим интересом рассказал свежие впечатления о путешествии своем по Оренбургской губернии, только что возвратившись оттуда, где он собирал исторические памятники, устные рассказы многих свидетелей о Пугачеве…Пушкин в эти часы был чрезвычайно любезен, говорлив и весел…»
Дом Севостьяновых? Он есть и в Краснослободске, и в Лукоянове, и в Шатках. В котором из них отдыхал поэт? В публикации 1951 года И. Д. Воронин отвечает однозначно, что дом Севостьяновых «как видно из только что опубликованных А. Ереминым данных, находится в г. Краснослободске (ныне районный центр Мордовской АССР)». Этой же точки зрения придерживается и М. Афонин в известной статье «Красивая легенда или факт?» Автор мотивирует эту версию попыткой поэта хоть на некоторое время вырваться из-под полицейской слежки. Зная свободолюбие поэта, трудно не согласиться с этим доводом.
Сохранились донесения полицейских чинов, которые передавались по инстанциям, обгоняя в пути поэта: «Сим имею честь донести, что г. Пушкин пребывание имел Лукояновского уезда в селе Болдине». Поэт находился под неусыпным присмотром полиции. Даже в пути. Не трудно представить его согласие провести хоть одни сутки с человеком, К которому он питал дружеские чувства. Даже если для этого надо было отклониться от основного маршрута: дом-усадьба Севостьяновых находился в Краснослободске, в семидесяти верстах южнее дороги Болдино – Москва. Отклонение от основного маршрута – это поездка, по словам автора: «Никем из властей не ожидаемая, и может, хоть некоторое время, пусть хоть на одни сутки удастся избежать постоянной полицейской слежки и побыть самим собой». Не последним доводом в пользу пребывания Пушкина в нашем городе служит поиск им исторических данных для своей работы (вспомним 8 главу «Истории Пугачевского бунта» - А.Л.) можно предположить, что Севостьяновы обещали организовать поэту встречу со старожилами, которые помнили события 1774 года. Если такая встреча состоялась, и поэт слышал эти рассказы, он мог их в дальнейшем и не включить в свои материалы из-за недостаточной значимости. А мог и записать в дневник. Известно, что Александр Сергеевич неоднократно начинал его вести.
По свидетельству М. Афонина, он вел дневник и в 1833 году. На титульном листе тетради большого формата написано - № 2. Логично представить себе, что была тетрадь №1. Уцелевшие записи доведены до февраля 1835 года. Однако тетрадь-дневник №1 не найдена до сих пор. Да и в уцелевшей тетради первые три листа аккуратно вырезаны. А ведь они вполне могли бы поведать о пребывании великого поэта в наших местах. Невольно напрашивается мысль о намеренном уничтожении поэтом записей о пребывании на запретной территории. Примером тому может служить 10-я глава романа «Евгений Онегин». Поэт уничтожил ее, предварительно зашифровав. Не может не насторожить и тот факт, что и после смерти А.С.Пушкина Севостьяновы не указывали на тот дом, где гостеприимно принимали поэта. К. И. Севостьянов сообщает о знакомстве поэта с отцом – И. М. Севостьяновым: «На одной из станций по пути из Арзамаса в Лукояново, в селе Шатки, отец мой, во время смены лошадей, вошел встанционную избу позавтракать, а я, не совсем еще освободившийся от болезненной слабости, оставался в карете». Когда Иван Михайлович вошел в станционную избу, то сразу же обратил внимание на ходившего из угла в угол человека. Это был А. С. Пушкин. Он был задумчив, затем позвал хозяйку и спросил у нее что-нибудь пообедать, вероятно, ожидая кушаний, которые готовились на больших станциях в трактирах. Хозяйка ответила ему, что сегодня не готовили. Пушкин попросил дать хотя бы щей и каши и вновь получил отказ. В это время Иван Михайлович прказал принести из кареты продуктов и вина и предложил Пушкину разделить с ним свой дорожный завтрак. Поэт с радостью согласился и в заключение попросил Ивана Михайловича сказать, кого он обязан поблагодарить за вкусный завтрак. Когда Севостьянов сказал, то Пушкин сразу же спросил, не родня ли ему Константин Иванович? И когда узнал, что он его сын, тут же послали за ним. «Едва я отворил дверь станционного приюта, как Пушкин бросился ко мне на шею, и мы крепко обнялись после долгой разлуки. Мог ли я не удивиться, встретив Пушкина в грязной избе на станции». Далее Константин Иванович пишет о проведенных вместе с поэтом сутках и принятом предложении отдохнуть у Севостьяновых: «Пушкин заехал ко мне в дом. На моего покойного отца сделал он удивительное впечатление, так что он, вспоминая о Пушкине, часто говорил, что в жизнь свою он не встречал такого умного и очаровательного разговора, как у Пушкина». После второй встречи с поэтом Севостьяновы переписывались и достовляли ему некоторые сведения «о бытности Пугачева в г. Саранске и окрестностях его и о неистовых действиях шайки пугачевской по многим местам Пензенской губернии».
Этот рассказ до недавнего прошлого не имел документального подтверждения, да и трактовался не правильно. Автор сообщает, что встретился с поэтом в Шатках в 1834 году, а исследователи-пушкинисты отнесли эту встречу к 1833 году, тогда, как известно, Александр Сергеевич был занят сбором источников для «истории Пугачевского бунта». А то, что поэт рассказывал Севостьяновым о своей прошлогодней поездке по сбору материала, показывает значимость этой темы для поэта.
Вернемся к краснослбодскому «следу» Пушкина. Нижегородский краевед А. А. Еремин, который выдвинул версию о посещении поэтом Краснослободска, в книге «Пушкин в Нижегородском крае» писал: «…длительные поиски ответа на этот вопрос в пушкиноведческой литературе оказались безуспешными». А. А. Еремин по совету профессора Д. Д. Благого обратился к живущему в Москве внуку Константина Ивановича – Ивану Ивановичу Севостьянову и получил от него ответ. В нем Иван Иванович привел довольно простой довод, который укрепил убеждение А. А. Еремина в том, что Пушкин заезжал в Краснослободск. По мнению И. И. Севостьянова, Константин Иванович, как и братья его Владимир и Петр, были еще не выделены (не получили наследство – А. Л.), и Константин Иванович своего дома не имел, а следовательно, говоря о том, что «Пушкин заехал ко мне в дом», он подразумевал дом в Краснослободске.
Казалось бы, все сомнения на этом отпали. На доме Севостьяновых была установлена мемориальная доска в честь посещения великим поэтом нашего родного города. Главным аргументом его пребывания становится утверждение, что Пушкина не могло смутить расстояние в 70 – 80 верст, тем более, что Краснослободск мог заинтересовать его и как исследователя эпохи Пугачева. Над этой версией вслед за А. Ереминым стал работать и наш уважаемый ученый И. Д. Воронин. Она была поддержана И. Птушкиной в статье «Герцен и Севостьянов», А. А. Чернухиным в брошюре «Туристические маршруты по Мордовии», а так же в его статье «Севостьяновский дом», найденной мною в фондах Краснослободского краеведческого музея. В своей новой книге «Пушкин в Болдине», изданной в 1972 году, А. А. Еремин также отстаивает краснослободскую поездку Пушкина.
На этом фоне уже мало кто вспоминает реальную встречу Севостьяновых с поэтом в Шатках в 1834 году и желаемую (подогнанную, если хотите – ремарка моя – А. Л.) в 1833 году. В Краснослободске, пожалуй, только наш очень уважаемый краевед П. М. Травин имел прочные сомнения относительно этой версии, за что и подвергался острой критике со стороны оппонентов. Общеизвестно, что воспоминания о великом поэте драгоценны лишь в том случае, если они подтверждаются документально или логикой событий, или самим творчеством поэта. Часто вспоминаю своего другого учителя – доктора исторических наук, профессора А. Б. Кузнецова, который внушал нам мысль о чистоте и непорочности божественной Музы Клио (покровительницы истории – А. Л.), о действительности и желаемом и той тонкой грани, переступить которую так страшно для настоящего историка. Хотя эта грань очень часто бывает расплывчатой. Работая над материалами конференции «Пушкин в Мордовии», я не сомневался, что Мария Львовна Нейкирх не случайно выбрала в качестве места жительства город Краснослободск. Мне так казалось, что сделано это было в честь короткого пребывания ее знаменитого родственника в наших краях. Но все это, увы, не подтверждено документально. И.Д. Воронин, работая над этой версией, старался найти документальное подтверждение пребывания поэта в Краснослободске, но его пока нет. Свидетельства И. И. Севостьянова не выдерживают критики. Он жил много лет спустя после встречи Ивана Михайловича и Константина Ивановича с А. С. Пушкиным. Факт встречи он знал, а остальное, как считает В. Б. Смирнова, «домыслил, ибо в опубликованных воспоминаниях Константина Ивановича о приезде поэта в гости в Краснослободск нет ни слова». Работая с фондом П. И. Севостьянова, Валерия Борисовна часто встречала в листах использования дел с семейной перепиской роспись Воронина – Иван Дмитриевич првел хронометраж встречи Севостьяновых и Пушкина в Шатках и их приезда в конечные пункты. Он обнаружил документ, который позволил ответить на главный вопрос о пребывании Пушкина в Краснослободске. Это письмо Ивана Михайловича своему сыну – известному ученому и путешественнику Петру Ивановичу, посланное из Краснослободска 21 сентября 1834 года (десять дней спустя после известной встречи с поэтом в Шатках – А. Л.).
Из письма известно о возвращении из Петербурга Ивана Михайловича и его сына Константина Ивановича, который помогал отцу на торгах по сдаче государством винных откупов. Севостьяновы сумели оставить за собой винные откупы в Лукоянове и вновь открыть их в городах Горбатов и Сергач Нижегородской губернии. Известно, что откупные торговые сделки проходили в Петербурге раз в пять лет – 1834 год был как раз годом подобных сделок. Севостьяновы выехали из столицы 18 августа, 22 августа были в Москве. Здесь они поместили Ванечку, младшего сына И. М. Се-востьянова, в пансионат и выехали в Краснослободск 3 сентября. На другой день Константин Иванович заболел, а 5 сентября во Владимире им пришлось задержаться на два с половиной дня для лечения.
Из письма узнаем, что из Владимира в Арзамас они выехали 8 сентября, где пробыли еще три дня, то есть до 11 сентября. Дальше через Шатки, Лукоянов и Шутилово – 14 сентября 1834 года, к ночи, приехали в Краснослободск. Итак, совершенно очевидно, что 12 и 13 сентября только не1833, а 1834 года, Иван Михайлович и Константин Иванович были в Шатках и в Лукоянове; 14 сентября, утром, выехали из Лукоянова – поздно вечером этого дня они были уже в Краснослободске.
А теперь попробуем провести хронометраж поездки А. С. Пушкина. Расстояние от Москвы до Лукоянова в пятьсот верст (в одной версте 1 километр 67 метров – А. Л.) он перекрыл за двое суток. 10 сентября поэт был в Москве, а 13 уже в Болдине. Сохранилось его письмо, датированное тем временем. 15 сентября 1834года он писал жене в Петербург из Болдина: «Сегодня суббота… я приехал третьего дня в четверг (13 сентября)». Следовательно, и Пушкин, выехавший из Москвы 10 – 12 сентября, был в Шатках. Хронометраж, проведенный И. Д. Ворониным, позволяет точно установить, что Севостьяновыи А. С. Пушкин встретились в Шатках 12 сентября 1834 года. Найденное письмо Ивана Михайловича Севостьянова документально подтверждает шатковскую встречу А. С. Пушкина и К. И. Се-востьянова и полностью устраняет сомнение в тифлисской встрече в 1829 году. Данный документ позволяет сделать однозначный вывод – А. С. Пушкин был гостем отца и сына Севостьяновых 12 сентября 1834 года в Лукоянове, где у Севостьяновых был дом.
Приведенный хронометраж исключает поездку Пушкина в Краснослободск. 12 сентября он был вместе с Севостьяновыми в Шатках и Лукоянове, а 13-го, на рассвете, выехал из Лукоянова и к позднему завтраку был в Большом Болдине. Отец и сын Севостьяновы задержались в Лукоянове, а 14 сентября, утром, выехали из Лукоянова в Краснослободск и поздно вечером были дома.
Если пребывание великого поэта в Краснослободске не доказано, то жизнь в нём в 80-е годы прошлого столетия его родной племянницы, дочери единственного брата Льва Сергеевича Пушкина, - факт достоверный.

О краснослободском пребывании Марии Львовны Нейкирх известно очень немногое. Корзина с ее письмами многое могла бы нам поведать о краснослободском пребывании этой семьи. Но в годы великой Отечественной войны она погибла в Туле. Поэтому так важно для нас исследование краеведа и пушкиниста П. М. Травина о краснослободском периоде жизни Марии Львовны.
Частично с нашим краем была связана судьба родной дочери Александра Сергеевича – Марии Александровны Гартунг. Мария, младшая дочь великого поэта, родилась в Петербурге 18 мая 1832 года. К девяти годам она в совершенстве знала французский и немецкий языки, великолепно играла на фортепиано, прекрасно рисовала. Затем была учеба в Екатерининском институте. В апреле 1860 года Мария Александровна обвенчалась с офицером лейб-гвардии Леонидом Николаевичем Гартунгом. Несправедливо обвиненный в присвоении денег Л. Н. Гартунг застрелился 7 ноября 1877 года. После смерти мужа Мария Александровна осталась без средств к существованию. Долгое время она жила у овдовевшего брата Александра, воспитывая его детей. После смерти А. А. Пушкина она уезжает из столицы и живет у своей сводной сестры в Воскресной Ламше (сейчас г. Ковылкино – А. Л.)
Еще одно небольшое отступление. После гибели А. С. Пушкина Наталья Николаевна выходит замуж за П. П. Ланского. От этого брака было три дочери – Софья, Елизавета и Александра. Елизавета и Александра вышли замуж за братьев Араповых – Николая и Ивана. Николай Андреевич постоянно жил с семьей за границей. Иван Андреевич и Александра Петровна остались жить в родном имении Араповых.
Мария Александровна получала небольшую пенсию. В 1917 году она вернулась в Петербург, а вскоре переехала в Москву. Очень часто проезжие видели седую старушку, сидящую на скамейке перед памятником А. С. Пушкина на Тверской. В конце 1918 часть интеллигенции ходатайствовала перед наркомом просвещения Луначарским о назначении Марии Александровне пенсии. После долгих хлопот в пенсии было отказано. Лишь в марте следующего года Наркомпрос выдал ей единовременное пособие в размере 2400 рублей, которое пошло на… погребение. Дочь великого поэта была похоронена на кладбище Донского монастыря. Так раскрылась еще одна страничка из жизни великого поэта и пополнилась наша мордовская Пушкиниана.