САМЫЙ ОРИГИНАЛЬНЫЙ СПОСОБ УБИЙСТВА

Отец Афанасий не поверил своим ушам…

Шла обычная исповедь. Одни старушки пытались доказать ему, что они совершенно безгрешны, а во всём виноваты зятья, мужья и родные сестры. Другие, напротив, уверяли, что грешнее их нет никого на белом свете. Одна принесла с собой, как обычно, свою греховную тетрадь, в которую ежедневно вписывала вереницы своих прегрешений, включая даже такие, как убийство мыши во сне с особой ненавистью. Мужчины вели себя, как всегда, сдержаннее, не рыдали, не били себя в грудь, не сваливали вину на жен и детей.

И вдруг этот незнакомец…

– Отец… Не знаю, как обращаться к тебе…

– Отец Афанасий.

– Отец Афанасий, благослови на убийство.

Вот тут-то ушам и не поверилось.

– Не расслышал. На что благословить?

– На убийство.

И при этом так спокойно, даже с достоинством. С вызовом? Священник пригляделся. Нет, без вызова. Перед произнесением просьбы благословить на убийство человек каялся, что имеет недостаток в любви ко всем людям, а иных даже вовсе ненавидит. Но ведь каялся…

– На охоту собрались? – вдруг разволновавшись, попытался пошутить отец Афанасий.

– На охоту. На человека охотиться хочу. Благослови.

– Та-ак… Поподробнее нельзя ли?

– Можно. Дело несложное. Жену мою соблазнил.

Священник еще раз внимательно вгляделся в него. Лет под сорок человеку, вроде бы и не юноша. Примерно того же возраста, что и сам отец Афанасий.

– А жена где теперь? Надеюсь, не убитая?

– Ее я выгнал. У матери своей спасается.

– Убивать не собираешься?

– Это как вопрос решится.

– Стало быть, если войдешь во вкус, то и ее приговоришь… В законном браке пребываете?

– Расписаны.

– Расписаны – это гражданский брак.

– Гражданский, отец Афанасий, это когда так, шаляй-валяй живут.

– Ошибаешься. Когда шаляй-валяй, это просто сожительствуют. Строже говоря, во грехе живут. А когда только расписаны, а не венчаны, это гражданский брак.

– Что-то я впервые про такое слышу. По-моему, ты ошибаешься.

– Погоди. Ты расписывался с ней в ЗАГСе?

– В ЗАГСе.

– Как расшифровывается слово «ЗАГС»?

– Это…

– …запись актов гражданского состояния. Верно?

– Ну да, верно.

– Значит, ваш брак там определен как гражданское состояние. Это лишь гражданский брак. А законный – это когда в храме Божьем.

– Мне всё равно, я, если бы и венчанные, прогнал бы ее. Отец Афанасий, даешь благословение на убийство?

– Погоди…

– Не надо меня уговаривать, я уже всё решил.

– Зачем же тебе благословение? На меня захотел вину свою?..

– Не знаю… Подумал, что… Понимаю, не дашь благословения?

– А как ты думал!

– Остальные-то грехи отпускаешь мне?

– Остальные – да… Раскаиваешься, что задумывал убийство?

– В этом нет. И не собираюсь. Обойдусь без благословения…

И человек зашагал прочь от священника к выходу из церкви. Отец Афанасий растерялся. Уйдет! И убьет! Говорил всё так спокойно, без истерик, взвешенно. Непременно убьет.

К нему уже подходил на исповедь знакомый прихожанин.

– Игорь, верни этого! Скажи: отец Афанасий просит вернуться.

Тот выполнил просьбу.

– Вот ты говоришь: благословение тебе, – заговорил батюшка, приблизив лицо к лицу замыслившего убийство. – А я не могу тебе его дать без благословения владыки.

– Как это?

– Ну а как же! – отец Афанасий аж задыхался от своей внезапной придумки. – Надо мной начальство стоит. Епископ. Ты думаешь, я каждый день благословения на убийство раздаю направо-налево?

– Думаю, не каждый.

– Если мне владыка даст добро, я тебе дам благословение. Как тебя зовут?

– Неважно… Евгений.

– Но только владыка сейчас в отъезде по епархии. Можешь подождать неделю? Через неделю приходи, будет принято решение.

– Не думал я, что и у вас тут волокита… А что мне целую неделю делать, если я ночами не сплю, места себе не нахожу? Волком выть?

– Волком не надо. Человеком надо. Молитвы читай. Молитвослов есть? Если нету, купи. Или погоди, я тебе свой личный дам для надежности.

***

Всю неделю отец Афанасий сам чуть волком не выл, гадая, придет или не придет убийца. Пришел. Да к самому началу исповеди. Никогда еще отец Афанасий столь вдохновенно не начинал общую исповедь, а когда к нему стали подходить под епитрахиль, всё волновался, как сложится разговор сегодня. Вдруг скажет: «Капут, убил уже, не дождался решения твоего владыки»?

– Жив еще твой обидчик?

– Жив, гадюка. Ну, что епископ сказал?

– А ты молитвы читал?

– Читал. Вот он, молитвослов твой, при мне.

– Ну и как?

– А то я раньше их не читывал… Хотя с твоего молитвослова как-то мне легче читалось. Поначалу помехи были, а потом ничего.

– Вот что я хочу тебе сказать, раб Божий Евгений. Когда император Александр Павлович вступал с войсками во Францию, он сказал: «Я придумал для Наполеона и всех французов самое страшное наказание». Знаешь, какое?

– Какое?

– Милость. «Они, – говорит, – ждут от нас тех же зверств, какими в наших отеческих пределах обозначились. А мы этих европейских варваров лучше всего накажем тем, что ни грабить не будем, ни убивать, ни насиловать…»

– Так что сказал епископ?

– Не благословил.

– Это и к гадалке можно было не ходить. Зря я только поддался на провокацию.

– Не благословил, но и не сказал окончательное «нет». Велел спросить, чем ты его убивать собрался.

– Топором, – по-прежнему спокойно ответил убийца.

– Это никак нельзя. Получается, как Раскольников у Достоевского. Нужен оригинальный метод совершения мести. Владыка, скажу по секрету, очень любит детективы. Ему интересно что-то новенькое. Если сможешь изобрести, даст благословение. Только смотри, держи язык за зубами.

– Да ладно тебе дурить меня, отец Афанасий! Что я, ребенок?

– Короче, придумай самый оригинальный способ убийства и приходи через…

– Еще неделю?

– Как только придумаешь, так и приходи. Только меня три дня не будет. В четверг приходи, вечером. И молитвослов мой читай побольше. Он тебе будет помогать.

В четверг убийца не пришел. Отец Афанасий огорчился, но подумал: видать, не изобретен еще самый оригинальный способ убийства. Но когда Евгений не объявился в течении двух недель после второго разговора, батюшка сильно опечалился. К печали примешивались угрызения совести: вон сколько чепухи нагородил! Не приведи Бог, если кто узнает про его фантазии, что владыка детективы читает и может дать благословение убийце, если тот придумает новый оригинальный способ убийства. При мыслях об этом отца Афанасия окатывало словно бы чьим-то горячим дыханием, становилось жарко и тошно.

К концу сентября исполнился месяц с того дня, как убийца впервые пришел за благословением. Теперь отец Афанасий уже нисколько не сомневался в том, что раб Божий Евгений свой страшный замысел исполнил. Однажды, проснувшись, он даже отчетливо увидел, как тот душит своего обидчика стальной гитарной струной. «Уж не открылся ли у меня дар ясновидения?» – подумалось священнику.

Весь август и сентябрь шли дожди, а в последние сентябрьские денечки засияло солнце, и как раз в один из таких убийца вновь явился в храм. Отец Афанасий сразу подметил, что на сей раз он не так зловеще спокоен, а, напротив, взволнован и даже как-то застенчив.

– Здравствуйте, отец Афанасий, – сказал он и подошел под благословение. Батюшка осенил его крестным знамением и спросил в самое ухо:

– Надеюсь, не убийцу благословляю?

– Вот жена моя, Надя, – вместо ответа позвал Евгений миловидную женщину. – Подойди, не стесняйся.

Отец Афанасий благословил и ее.

– Помирились, стало быть, – обрадовался он, как давно уже не радовался. – Надя… А сегодня как раз Вера, Надежда, Любовь и мать их Софья.

Евгений попросил его отойти в сторонку и быстро заговорил:

– Образумилось всё, самым чудесным образом разрешилось. Я получил четкие доказательства, что никакой измены не было, Надя не виновна, и тот гад только пялился на нее, а ничего такого себе не позволил, оказывается. И что удивительно: я уж было окончательно решил его прикончить, назначил день, а накануне вдруг решил помолиться о его счастье.

– О счастье?!

– Представьте себе. Подумал: пускай у него последний в жизни вечерок будет счастливым. И через твой молитвослов попросил у Бога, чтоб Он дал ему, гадюке, счастья напоследок. Я даже тогда сначала посмеялся, а потом почему-то слезу пустил, разнюнился, жалко стало этого поросенка. И в тот же вечер я получил неопровержимые доказательства его и Надиной невиновности! Как, что – долго рассказывать, утомлю. Но полные доказательства, это уж ты мне поверь.

– Да верю, верю! И очень рад, – так весь и светился отец Афанасий. – Слава Богу, нет у меня дара ясновидения!

– А ведь ты не зря про царя рассказал, как тот изобрел лучший способ наказать французов, – смеялся Евгений, по-прежнему как-то и почему-то смущаясь. – С виду ты довольно простой, а на поверку, ух, мудрый. Я даже стыжусь теперь тебя на «ты» называть.

– Это ничего, нормально, на «ты» даже лучше, естественнее и душевнее. Раньше все друг друга на «ты» называли, это уже потом у европейцев научились выкать. Говори мне «ты», не стесняйся.

– Да, молитвослов твой, вот он.

– Оставь его себе, может, еще пригодится. Или другому кому передашь, когда прижмет человека.

ИСЦЕЛЕНИЕ

Быль

В наши дни мало кто верит в чудеса, и трудно убедить современного человека в том, что они случаются. И тем не менее, я, современный человек, должен рассказать о чуде, случившемся со мной, и попытаться найти простые убедительные слова – без чего-либо, что может показаться лживым, надуманным или хотя бы слегка досочиненным.

 

Гурзуф

Произошло это несколько лет назад, и я, писатель Александр Сегень, до сих пор не решался письменно засвидетельствовать чудо, ограничиваясь лишь устными рассказами. Меня всегда останавливала мысль: либо откровенно не поверят, либо лишь сделают вид, что поверили. Либо – недоповерят.

 

С весны того года у меня начала болеть пятка. Я особо не переживал. Пройдет. Но не проходило, а, наоборот, болело всё сильнее и сильнее. Пришлось идти к врачам. Они ставили разные диагнозы, прописывали мази, таблетки, но ничего не помогало.

Летом мы вдвоем с сыном Колей собирались поехать на три недели в Гурзуф, и я думал о море – оно меня часто спасало, многие болячки заживали, когда поплаваешь много дней подолгу, походишь по прибрежной гальке. Но и море на сей раз не помогло, и, когда пришло время уезжать, я уже вовсе не мог наступить на пятку, такую адскую боль вызывал каждый шаг.

Мы приехали из Гурзуфа в Симферополь, до поезда оставалось три часа.

– Надо идти пешком к святителю Луке, – объявил я о своем решении сыну.

– Какое пешком! – усомнился Николаша. – Тебе нельзя пешком, папочка.

Я почти никогда не решался тревожить святых просьбами о своем устроении в жизни. Лишь изредка. Когда Коля должен был появиться на свет, назначили кесарево сечение на 1 июня, а этот вольнодумец решил, что ему пора, и стал требовать освобождения утром 31 мая. Я, узнав о том по телефону, испугался и побежал в храм Рождества Христова в селе Измайлове, встал на колени перед иконой святителя Николая и долго молился. В какой-то миг мне показалось, что святитель Николай улыбнулся мне. Я поспешил домой, позвонил в роддом и узнал о благополучном исходе.

– Нет, надо идти.

– Давай хотя бы такси возьмем.

– Нет, только пешком.

 

Мощи святителя Луки (Войно-Ясенецкого)

И мы, оставив вещи в камере хранения, отправились к целителю Луке (Войно-Ясенецкому). От вокзала до Свято-Троицкого собора, в котором после канонизации в лике святых покоятся мощи святителя, пешком, если веселыми ногами, минут 15; если усталым шагом, то минут 20–25. Я, опираясь на сына, тащился час с лишним, взмок от боли, но преодолевал ее разговорами о человеке, к которому мы шли. Я рассказывал о том, как родившийся в семье католиков Валентин Феликсович Войно-Ясенецкий в юности увлекался толстовством, потом, вопреки протестам родителей, принял Православие; о том, каким знаменитым врачом он стал уже в молодые годы, как, оплакав жену, родившую ему четырех детей, принял монашеский постриг. Находясь в Ташкенте, он был привлечен в качестве эксперта по одному судебному делу, и известный чекист-палач Петерс спросил его: «Скажите мне, поп и профессор Войно-Ясенецкий, как это вы верите в Бога, в бессмертие души? Вы что, видели Бога? А когда вы делали операции в грудной клетке, вы что, видели душу?» «Нет, – спокойно отвечал целитель, – Бога и души я не видел. Но я не раз производил трепанацию черепа, и ума тоже не видел».

 

За смелые суждения и высказывания Валентин Феликсович, а в архиерейском чине – епископ Лука, был арестован и 11 лет провел в лагерях и ссылках. А в годы войны вышел его труд «Очерки гнойной хирургии», благодаря которому были спасены десятки, если не сотни тысяч жизней советских воинов. И за эту целебную книгу он, недавний узник ГУЛАГа, был удостоен Сталинской премии 1-й степени!..

Обо всём этом мы говорили с сыном, медленно волочась к Свято-Троицкому храму, и наконец добрели. Там я встал на колени пред гробом святителя и помолился ему, не утомляя слишком долгим прошением. Купил масло, освященное на мощах святого, и байковую портянку, которой мне посоветовали укутывать больное место после намазывания маслом.

Путь от храма к вокзалу был еще более утомительным. У меня уже не было сил ни о чем беседовать. Не знаю почему, но я решил намазать ногу маслом уже по приезде в Москву. Мы с Колей вернулись в воскресенье днем. Вечером я вспомнил про масло. Положа руку на сердце: не очень-то верил в чудо, хотя надежда на помощь святого теплилась в сердце. Ну, думал я, хоть бы чуть-чуть сняло боль…

Далее произошло такое, что у меня в буквальном смысле слова зашевелились на голове волосы, а по коже пробежали мурашки.

Как только я намазал ногу маслом, в ноге создалось некое отрадное бурление: как в бокале, куда только что налили шампанского или нарзана, внутри бегали тысячи пузырьков, и в какие-то считанные секунды боль исчезла, растворилась в этом чудесном кипении.

Я обмотал ногу байковой портянкой, прошелся взад-вперед. Замечательно, ничего не болит! Я не мог поверить своим ощущениям. Боялся сказать Коле. Тем более что через полчаса боль вернулась, а еще через час вновь сделалась невыносимой.

Среди ночи я проснулся и снова намазался. И повторилось то же самое. Только бурление на сей раз было не такое бойкое. Боль прошла, я лег и постарался уснуть, пока снова не разболелось.

Проснувшись рано утром, я почти не испытывал боли, но всё равно еще раз намазал пятку. Теперь почти никакого шампанского и нарзана. Просто стало еще легче.

Мне нравилось по утрам провожать сына в школу. Мы всегда беседовали о чем-нибудь интересном и приятном. В среду, на третьи сутки после нашего с ним возвращения из Крыма, мы вышли из дома, и я сказал:

– Николаша, хочешь я покажу тебе чудо?

– Какое?

– А вот смотри!

Я лихо пробежал 100 метров вперед и так же бегом вернулся.

– И где же чудо?

– Ну здрасьте-мордасьте! А несколько дней назад…

– Ух ты, точняк!

– Видал?

– Видал…

Некоторое время мы шли молча. Наконец Коля остановился, посмотрел на меня и сказал:

– Ну а ты как хотел? Это ж святой.